На сцене "Современника" драматургия Гафта встретилась с режиссурой Виктюка
Редчайший случай: в названии спектакля нашлось место и имени драматурга, и имени постановщика: «Сон Гафта, пересказанный Виктюком» – так называется премьера в «Современнике». Валентин Гафт написал пьесу, театр «Современник», где он служит, принял ее к постановке. Несколько месяцев назад Гафт впервые прочитал ее в Москве (см. «НГ» от 13.11.08), а теперь, после работы с Виктюком, сыграл в ней Сталина, то есть одну из главных ролей. На другую был приглашен Александр Филиппенко, им в помощь на сцене – Максим Разуваев. Почти два часа без антракта, на протяжении которых Гафт почти ни на минуту не покидает сцену, премьерный зал с искренним вниманием смотрел и слушал, время от времени смеялся и аплодировал.

Несколько слов о публике: как обычно, в «Современнике» на премьере было много узнаваемых лиц. Александр Шохин, Михаил Прохоров, Эдуард Дворкович, Евгений Примаков, Вячеслав Зайцев, Ирина Мирошниченко, Павел Каплевич, среди зрителей было по меньшей мере два народных артиста, сыгравших, вернее, играющих Сталина, – Игорь Кваша и Сергей Юрский.

Несколько слов о том, чем... загромождена (это, вероятно, и требовалось от художника Владимира Боера) сцена: красная с золоченым гербом СССР трибуна, лестница на колесиках с небольшим балкончиком (часть спектакля проходит там, наверху), и много, очень много изображений вождя – репродукции известных картин, в рамах и без, профили, исполинская фигура во френче и с маршальскими погонами. И в центре всего этого – два немолодых актера: Гафт, которому всё это приснилось и который берет на себя роль вождя, обозначая перемену легким акцентом, и Филиппенко, которому достаются почти все прочие роли – Эдварда Радзинского, Георгия Константиновича Жукова, Михаила Жванецкого и др.

Гафт выходит на сцену, кажется, во всем своем – в рубашке и джинсах, чуть ли не тех же, в которых впервые прочитал эту пьесу в минувшем ноябре. Пьеса, кстати, кажется, тоже не претерпела изменений, хотя уже при первом исполнении несколько озадачила: сложилось впечатление, будто бы у Гафта имеется какая-то личная обида на Радзинского, прорвавшаяся в стихи. Была надежда, что в спектакле удастся как-то избежать этого: не все же написанное следует выносить на уважаемую сцену, даже если это написано одним из лучших актеров труппы... Нет, читается всё без купюр, даже некоторые известные эпиграммы, которые – в эпиграммах это случается! – как виньетки, украшают ненормативные словечки. Кстати, одну из них Гафт, помнится, читал, когда в «Современник», чтобы поздравить театр с юбилеем, приезжал Владимир Путин. Потом этот момент по телевизору показывали, но слово непечатное «запикали». Здесь – все в открытую, хотя, что тут спорить, одно дело – почти домашняя встреча в своем кругу, другое – спектакль и сцена.

Пьеса Гафта по отношению к Радзинскому местами (повторяю, это – мое ощущение) – оскорбительная. Встреча с вождем всех народов происходит ночью, в архиве. «Эдик» первым делом отпрашивается в туалет, а по возвращении слышит из уст верховного: «Поправьте все-таки штаны, а то все прелести видны». В финале Сталин довольствуется обещанием: «Я всё исправлю и перепишу...»

Любопытно сравнить историю, которую рассказывает Гафт, то есть его пьесу, с повестью Леонида Зорина «Юпитер», у которого так называется драма о судьбе Сталина, то есть это – сюжет из жизни театра, где ставят спектакль о Сталине. Завязки, к слову, – схожие, у Гафта даже есть соответствующие строчки: «Теперь я в нем живу, а он живет во мне». А вот дальше дороги расходятся. Вживаясь в роль Сталина, герой-актер в повести гибнет. Сперва – в переносном смысле, в финале – в буквальном. У Гафта Сталин является, напротив, тем Юпитером, который не только рассылает направо и налево (то в Радзинского, то в Зюганова, то в Жванецкого) громы и молнии, – он вершит свой Страшный суд, и – как Бог – уже, разумеется, вырастает над нашими убогими земными представлениями о Зле и Добре.

То есть первое, что вызывает внутреннее сопротивление: неуважительное, мягко скажем, отношение к Радзинскому, а чуть позже – к Зюганову. И Радзинский мне не друг и не брат, тем более не друг мне, не брат (и даже не дальний родственник) Зюганов. Но... Как говорится, пожалуйста, в рамках приличий. В спектакле смех вызывает, когда Зюганов-Филиппенко приветствует такое положение вещей, при котором «есть женщины и никакого б...ва». Но, согласитесь, в реальной жизни лидер КПРФ если и смешон, то совсем не этими заявлениями. Я даже и не знаю, например, пользуется ли он ненормативной лексикой или нет (если узнаю, что вовсе не пользуется, не стану его любить больше)...

Воображаю себе сейчас умного читателя, который в этом месте или много раньше останавливается, чтобы сказать: дурак, это же – фантасмагория, что за претензии?!

Повторяю: не всякая фантазия заслуживает публичного исполнения. Для некоторых, к слову, у «Современника» имеется вполне достойное экспериментальное пространство Другой сцены. И... Да, там идет спектакль под названием «Полет черной ласточки», где Сталина играет Игорь Кваша. Перед самой премьерой Кваша не шутя делился сомнениями: если, мол, Сталин получится у меня положительным героем, я прекращаю играть... Казалось: бред. Актер не должен так глубоко задумываться. А сейчас, глядя на Гафта, соглашаюсь: Кваша-то был прав. Вполне возможно, что Гафту думалось, будто он предупреждает об опасности (в спектакле даже звучат нарезанные фрагменты в защиту Сталина из телевизионного проекта «Имя Россия»), но получается, по-моему, наоборот. Сталин – крупнее всех прочих. Убедительнее. Сильнее. И – выше. В целом получается – и не очень смешно, и опасно. Так, во всяком случае, мне показалось. Другие, возможно, восприняли эту историю и легче, и совсем в другом смысле.

Известия, 3 февраля 2009 года