Чаще всего я бываю недоволен собой

Эльдар Рязанов: В Гафте чудовищно развито чувство самооценки. Он всегда недоволен собой, считает, что сыграл отвратительно... Самоедство, по-моему, просто сжигает его.

— Валентин Иосифович, а что не так? Вы же наверняка анализируете.

— Очень много ошибок совершается.

— Театр — понятно, но если кино — нельзя же пленку назад прокрутить.

— Нет, если это театр, я ничего не вижу, но чувствую. А если кино, пленка, то чаще всего остаюсь недоволен. У меня есть работы, где кусочками мне что-то нравится. С течением времени. Проходит время, мне нравится, что я был гораздо моложе. Ничего не понимал, но чувствовал больше. Были и физическая сила, и движение. Понимаете? Это совсем другое.

— С ходу можете назвать пять работ, которые вам удались на 100 процентов?

— Стопроцентной удачи не бывает. У меня не бывает.

— Мы-то, зрители, уверены в обратном. Наверное, потому, что вас любим. А вы почему так не любите себя?

— Нет, не могу сказать, что не уважаю то, что делаю. У меня работа очень интересная. Просто я достаточно требователен к себе и трезв.

— Нет ощущения, что молодежь вытесняет?

— Ничего подобного — у меня таких проблем нет. Слава Б-гу, ко мне в театре хорошо относятся. Играл в год несколько спектаклей — считаю, достаточно. А молодежь я очень люблю. Если талантливые, если хорошо играют и приносят успех театру — пусть вытесняют.

— Вы прожили на этом свете 70 лет. Что-то еще может удивить, восхитить?

— Практически все. В моей комнате очень много книг, значительную часть которых, к сожалению, я не прочитал. Удивляет до сих пор то, что ты читаешь, что видишь. Я уж не говорю об этом несчастном театре. И об этом несчастном кино, которое существует, кажется, миллиард лет. Вроде видишь, как похоже одно на другое и как много одинакового, и тем не менее…

— Что из последних открытий?

— Восхищают примеры. Меня, например, всегда поражают инвалиды, которые соревнуются на Олимпиаде. Когда видишь, как человек без рук плавает, маленький мальчик стоит на пьедестале, он поставил рекорд, — да я просто готов рыдать.

— Тяжелое зрелище, не для слабонервных.

— Да, тяжело. Тяжело, когда человек преодолевает несчастье. Такое, физическое. Если он находит способность жить да еще удивлять!..

Эпиграмма — значит, Гафт

— Как насчет ваших эпиграмм? Есть очень злые.

— Может быть. Хотя я считаю, что так говорить несправедливо. Это определенный жанр — если они не острые, то это не эпиграммы, а просто чепуха.

— Но вы, например, обиделись на известное двустишие Михаила Рощина: У Гафта нет ума ни грамма. Весь ум ушел на эпиграммы?

— Не-е-ет, ну что вы. Абсолютно. Нельзя буквально все понимать. Тем более, я знаю, как Рощин ко мне относится. Он меня очень, смею сказать, любит. А как эпиграмма — она хороша.

— В интернете нашел такую: Ирине Мирошниченко. В конском черепе у дамы раздалось змеи шипенье. Ну а Кинопанорама приняла это за пенье.

— Нет, это выбросьте. Это не эпиграмма, а вообще какая-то дребедень.

— Но это же ваше?

— (После паузы.) Не совсем.

— А Ефремову? Олег, не век — полвека прожито, ты посмотри на рожу-то!

— Ну, это не эпиграмма, это где-то за кулисами было сказано. Нужно знать, когда, в каком месте было сказано и почему.

— Кто ж теперь восстановит? Читают-то сейчас.

— Неужели вы думаете, что одна моя эпиграмма может обидеть такого разностороннего, талантливого и мощного деятеля, как Олег Ефремов? Ну что вы, к этому нельзя так относиться. Такой большой человек и такая маленькая-маленькая эпиграмма, в какой-то момент сказанная.

— Козакову: …всегда вдовца, всегда отца. Начала много в нем мужского, но нет мужского в нем конца.

— Ну, Козакову — да. Козакову целый триптих написан.

— Вы его так любите?

— Как не любить, когда люди знают друг друга 50 лет.

— А Михалковым за что досталось? Россия! Чуешь этот страшный зуд? Три Михалковых по тебе ползут.

— А это не моя эпиграмма. Очень много книг сейчас издается. Открываешь — там половина не моего. А Михалковы — талантливые, уважаемые мной люди. Причем самые лучшие отношения у меня были с отцом. Михалков — первый человек, который, услышав мои маленькие стихи и эпиграммы, позвонил мне и сказал: Давай я их напечатаю. А еще говорил, чтобы я читал их не как Маяковский (Гафт захлебывается от смеха), а как простой человек.

Материальчик, который связан с сердцем, май 2005 г.: Из Санкт-Петербурга, где проходят гастроли театра Современник, пришла не очень приятная новость: из-за внезапной болезни Валентина Гафта отменен спектакль Трудные люди. Как стало известно, артист захворал еще в Москве, перед самым отъездом на гастроли он попал в больницу с нервным расстройством...

— Нет, там сильно все преувеличено. Ну, просто человек заболевает, приходит момент, когда с ним что-то случается. Чтобы плохо было до такой степени, что прекращаешь работать, играть на сцене, — нет, такого не было.

— Но это был нервный срыв?

— Да, вероятнее всего так.

— Ваша профессия виной тому?

— Нет. Многие обстоятельства. Что-то накапливается и прорывается. Нет, профессия ни при чем.

— Она ведь жестокая.

— Я не дошел до такой степени, чтобы падать на сцене в обмороки. Просто заболел. Бывают какие-то параллельные вещи, так совпало.

— И умирать на сцене вы не собираетесь?

— Нет, об этом не думаешь. Вот Андрюша Миронов, с которым я репетировал Фигаро, когда-то бегал записывать монолог Фигаро в Бахрушинский музей. Меня это так удивляло. А умер он, не договорив этот монолог на сцене. Вот такие вещи тоже бывают. Умереть на сцене... Вообще жалко, когда хороший артист умирает. Где бы то ни было: в собственной кровати, в больнице или на сцене.

— Валентин Иосифович, да я не в буквальном смысле.

— Ну, и в прямом смысле тоже. Примеров очень много. Умерли на сцене Добронравов, Хмелев…

— А может, сцена того и не стоит?

— Я вам должен сказать, что когда человек работает и не думает о том, сколько он отдает, когда его заносит, когда он весь отдан работе и ничего не может сделать с собой… Потому что не спишь ночами, думаешь, пробуешь, тратишь на это силы, пытаешься чего-то достичь… Ну, изнашивается организм, понимаете. И что-то замыкается. Я думаю, от этого умер Смоктуновский, который достигал такой степени перевоплощения, мыслей, до которых доходил. Женя Леонов… Просто так не достается. Артист — человек, который работает собой, он — инструмент, на котором играют…

— Ну и ради чего все?

— Так нельзя. Человек не может остановиться. Это азарт. Как можно больше выразить собой. Как можно больше иметь. Как можно больше сообразить. И человек все время думает, человек все время наполняется, человек все время переполняется. А материальчик-то, который связан с сердцем… Я снимался в Ночных забавах с Женей Евстигнеевым, хотел посмотреть его сцену с Алферовой, он говорит: Не ходи, эту сцену надо играть сердцем, а оно у меня сейчас что-то пошаливает. А вы говорите зачем…

Дата публикации на сайте: 27.11.2005